Неточные совпадения
Но их подмена веры
знанием, их неспособность к волевому подвигу веры вела к
религиозному бессилию и бесплодию, к блужданию по пустыням собственной мысли и собственного воображения.
Ведь, в сущности, магия может быть признана таким же закономерным научным
знанием, как и физика, и столь же отличным от всякой
религиозной веры.
В свете органической
религиозной философии старый спор
знания с верой получает совсем иной и новый смысл.
[Нельзя отрицать заслуг теософии и оккультизма в постановке проблемы отношения религии к познанию, в утверждении важности
религиозного посвящения для мудрого
знания.
Государство относится к церкви совсем так, как научное
знание относится к
религиозной вере.
Религиозная философия видит, что противоположность
знания и веры есть лишь аберрация слабого зрения.
Чем же отличается «вера», на которой покоится
знание, от веры
религиозной, почему эта вера связана с особенной твердостью, обязательностью, принудительностью?
Без посвящения в
религиозные тайны и без приобщения к
религиозным таинствам нет питания;
знание становится худосочным и отвлеченным, порывает с живым бытием.
Я приведу основной пример из
религиозной жизни, из которого ясна будет и сущность чудесного, и сущность веры в ее отношении к
знанию.
Но думаю, что этот новый путь не может быть отвлеченным, он органический, он соединит
знание с верой, сделает философию сознательно
религиозной.
И наука, и философия должны подчиниться свету
религиозной веры не для упразднения своих истин, а для просветления этих истин в полноте
знания и жизни.
Для мудрого, для посвященного истины
религиозной жизни, истины веры оказываются
знанием.
В Европе развивались
знания и улучшался материальный быт, при постепенном развращении нравов; в России же сохранялась чистота веры и нравственности, причем она не отставала и на пути просвещения, утверждая его на
религиозных основаниях.
По сравнению с мышлением низшею формою
религиозного сознания является то, что обычно зовется «верою» и что Гегель характеризует как
знание в форме «представления» (Vorstellung): на ней лежит печать субъективности, непреодоленной раздвоенности субъекта и объекта.
Герои веры,
религиозные подвижники и святые, обладали различными познавательными способностями, иногда же и со всем не были одарены в этом отношении, и, однако, это не мешало их чистому сердцу зреть Бога, ибо путь веры,
религиозного ведения, лежит поверх пути
знания [Вот какими чертами описывается
религиозное ведение у одного из светильников веры.
Из кафоличности, как общего качества
религиозного сознания, следует, что в
религиозном сознании, по самой его, так сказать, трансцендентальной природе, уже задана идея церковности, подобно тому как в гносеологическом сознании задана идея объективности
знания.
Вера в Бога рождается из присущего человеку чувства Бога,
знания Бога, и, подобно тому как электрическую машину нельзя зарядить одной лекцией об электричестве, но необходим хотя бы самый слабый заряд, так и вера рождается не от формул катехизиса, но от встречи с Богом в
религиозном опыте, на жизненном пути.
Ошибочно поэтому думать, что вера соответствует лишь детскому состоянию
религиозного сознания, а в более зрелом возрасте заменяется и вытесняется
знанием — философией и наукой (хотя и «духовной»), вообще гнозисом.
Она не может сообщаться внешне, почти механически, как
знание, ею можно лишь заражаться — таинственным и неисследимым влиянием одной личности на другую; в этом тайна значения
религиозных личностей, — пророков, святых, самого Богочеловека в земной Его жизни.
Сила веры, ее, так сказать, гениальность измеряется именно той степенью объективности, какую в ней получает религиозно открываемая истина: такая вера призывается двигать горами, от нее требуется свою объективность
религиозной истины ставить выше объективности эмпирического
знания, которое говорит, что гора неподвижна: crede ad absurdum [Верь до абсурда (лат.)], таков постулат веры.
Как бы ни кичилась мудрость века сего; бессильная понять религию за отсутствием нужного опыта, за
религиозной своей бездарностью и омертвением, те, которые однажды узрели Бога в сердце своем, обладают совершенно достоверным
знанием о религии, знают ее сущность.
Наука неоспоримо расширяет
знание о религии и этим, хотя и посредственно, влияет и на
религиозное самосознание.
Однако это
знание о религии остается внешним:
религиозное понимание изучаемых фактов может совершенно отсутствовать.
Внешняя принудительность истин веры не отвечала бы основным требованиям
религиозного сознания, и достоинству чтущего нашу свободу Божества не соответствовало бы насиловать нашу личность, хотя бы даже логическим принуждением или насилием
знания.
Но рабство философа связано совсем не с тем, что у него есть
религиозная вера и научное
знание.
Рабство это связано с тем, что
религиозная вера и научное
знание становятся внешними повелевающими силами для философского познания.
Мы отлично знаем все отрицательные и темные стороны средневековья — варварство, грубость, жестокость, насильничество, рабство, невежество в области положительных
знаний о природе и истории,
религиозный террор, связанный с ужасом адских мук.
Религия и
знание вновь приходят в соприкосновение, и рождается потребность в
религиозном гнозисе.